Нашел тут в магазине мужские наручные часы ролекс. Хочу вот купить.

Мы не видим. Вот же она, прорезалась – клочками задорная яркая трава, на неодетых деревьях в пыльном центре совершенно самурайские нежно-розовые, вот вдруг прорези и тут же – клейкие и нежные зеленые листья. Но нам некогда. А завтра городская зелень станет хаки, скукожится и покроется пылью, а это уже, извините, лето. Если же прямо сейчас вы выйдете на улицу и оглянетесь – вон туда посмотрите, и здесь, и вон на ту девушку в задорной юбочке, и воздух, и цвет неба, ну же, видите? У вас есть шанс когда-нибудь сказать: «Да, я прекрасно помню весну две тысячи шестого года». Бегом на улицу!



Дело было в самом конце весны. Мы с подругой лежали в дюнах на Северном взморье, в районе Царникавы. Впереди была сессия, а потому мы читали умные книжки. Место было абсолютно пустынное, и весь наш наряд составляли полотенца между телом и песком. И умные книжки.



Как-то странно загудел песок. Потом он весь стал дрожать. Ленка, дремавшая под Сартром, пробубнила равнодушно:



- Это танки…

- Какие танки, откуда?!

- Тут рядом учебная часть, они здесь часто носятся по пляжу, - сказала местная жительница Ленка из-под Сартра.



Я судорожно стала искать одежду.



- Одевайся скорее, они же нас увидят!

- Не увидят.

- Да вон они, несутся как!

- Угу…

- Ленка, ты что?!



Подруга лениво перевернулась на спину, сделала ладонь козырьком и скептически на меня посмотрела.



- У танка прорезь в башне узкая, он, когда на такой скорости несется, смотрит только вперед и ничего по сторонам не видит – ни моря, ни тебя….



Мимо нас пронеслись четыре танка – ровно у кромки моря, там, где податливый удобный песок изображает стопу, но тут же ее стирает из своей памяти. Я смотрела вслед танкам.



Скоро я привыкла. Танки носились по пляжу, а я проверяла свою память, подставляясь солнцу: так как же там говорил Заратустра?



Ленка потянулась, вздохнув, взялась за книгу, и по-философски пробормотала, подняв указательный палец:



- Узкая прорезь!